"Мир моральных калек"-2

[bassar1da]

9:57, Скайхолд

Порывистый, хлесткий, почти ураганный ветер, смешиваясь с тяжелыми струями ливня, прибивал к земле высохшие осенние травы, гнул податливые ветви юных дерев, но старался обходить стороной застывшую на каменной лестнице изящную фигуру леди Эвелин Тревельян, легендарную главу Инквизиции, бича церкви. Она зябко поводила плечами - барьеры спасали лишь от влаги, но не ветра - губы едва заметно шевелились, и песня лилась на самой грани слуха, вплетаясь в музыку дождя: «Вир самаль ла нумин вир лат са'вунин...»
Разноголосый шепот в ушах Эвелин стих на несколько секунд, чтобы грянуть с новой силой; по внутреннему двору Скайхолд расстелился стон, переходящий в вой.
Леди Инквизитор всегда любила дождь, знал генерал Каллен Резерфорд, украдкой наблюдавший за ней из окна теплого, уютного кабинета, слушая барабанную дробь в исполнении дождевых капель по стеклу. А еще миледи Инквизитор любила его, Каллена Резерфорда, и об этом прекрасно были осведомлены все на свете, кроме, кажется, ее самой. По утрам они просыпались в одной постели, но постель эта была холодна.

«Меланада хим са'мирас фена'талдин,» - шепчет она порой, безлунными ночами, слепо смотря в потолок. Каллен знает, что Эвелин никогда не учила эльфийский, но она шепчет и шепчет: «Надасалин телревас не сули телсетенера...» И тогда он встает, не в силах терпеть до утра, жарким поцелуем прижимается к тонкому бутылочному стеклу. Лириум на вкус - как жизнь. Как свет. Как Бог.
«Любовь подобна Богу,» - вот что яростно стонет Каллен Резерфорд, генерал Инквизиции, кончая в свой кулак под равнодушным взглядом Эвелин Тревельян.

Всего за несколько лет после возрождения ордена, Инквизиция стала тем, о чем можно говорить лишь шепотом, убедившись, что никто не подслушивает. Страшной сказкой для детей, покинувшим ножны клинком Церкви. Инквизиция преследует еретиков, малефикаров, отступников и одержимых. По всему Тедасу горят очистительные костры; короли, императоры и наместники спешат заручиться поддержкой миледи Тревельян и заверить в своей преданности, сама Верховная Жрица ест у нее с рук. По вечерам полубезумный инквизиторский шут Флорианна сухим надтренустым голосом рассказывает ей новые сплетни о пытках, процветающих в застенках храмов, и надменные губы Эвелин освещает ласковая улыбка.
В 9:53 века Дракона был предпринят новый Священный поход против еретического Ривейна, завершившийся в прошлом году полным искоренением инакомыслия и отступничества в стране. Остров, на котором стоял Лломерин, навсегда ушел под воду, многие города разорены и сожжены, жертвы среди мирного населения не поддаются исчислению. Инквизитор, лично возглавившая последний Поход, произнесла при штурме Дарсмунда: «Убивайте всех, Господь распознает своих»*, и фраза эта разнеслась по всему свету гимном Инквизиции. Теперь же Инквизиция обратила свое всевидящее око на эльфов, ибо в Песни Света сказано, что Создатель сотворил людей, неизменных как сама земля, с душами из мысли и сна, надежды и страха, но ни слова, ни полслова не говорится о создании эльфов и наличии у них души.
Больше пятнадцати лет Каллен Резерфорд командует войсками Инквизиции. За каждой победой, за каждым походом, стычкой, штурмом, захватом, за каждой каплей пролитой крови стоит незримо его тень.

***

Эльфийка приехала с продуктовым обозом. Выглядела она типичной долийкой: валласлин, посвященный Диртамену, хранителю тайн (шепот под кожей стал почти восторженным), пропыленная и порванная местами мантия, тяжеленный дубовый посох, такой нелепый в изможденных худых руках. За спиной Эвелин раздался сдавленный выдох Каллена, она удивленно обернулась - лицо ее генерала было до синевы бледным, трясущиеся губы силились произнести какое-то слово...
Сурана. «Сурана» - услышала Эвелин. Страж-Командор, спасительница Ферелдена, героиня Пятого Мора. Любовница короля Алистера и мать его бастарда, по слухам. Каллен был храмовником ее Круга, многие годы назад, запоздало вспомнила леди Инквизитор, и глаза ее вспыхнули зеленью, похожей на завесный свет. Эльфийка спрыгнула с телеги, весело перекинулась со случайными попутчиками парой слов, те засмеялись, пожали на прощание хрупкую руку.
- Что с тобой, Каллен? - спрашивает Тревельян. - Ты боишься ее?
- Нет, - качает он головой. - Я боюсь за нее.

Нерия Сурана, героиня Ферелдена, и первая любовь Каллена Резерфорда, генерала Инквизиции, была не только эльфийкой, но и малефикаром невероятной силы. В 9:31 века Дракона маг ферелденского круга Ульдред, ослепленный гордыней и безумием, поднял восстание, и с помощью магии крови превратил башню Круга в филиал ада.
Каллен помнит дни, проведенные в молитвах за прутьями магической темницы, помнит, как убивали его друзей из ордена храмовников, помнит, как демон желания нашел его слабое место. И принял облик Сураны. Юной, невинной Сураны, с ее огромными светлыми глазами, сияющей улыбкой и такими хрупкими длинными пальчиками, что Каллен, однажды взяв ее за руку, испугался услышать хруст тонких птичьих косточек. Три дня демоница искушала его, сводила с ума, заставляя кричать. В молитвенном трансе он просил Создателя о смерти, и на четвертый день она пришла.
Она пришла в виде другой Сураны - осунувшейся, с залегшими под глазами черными тенями, обветренной кожей и бесконечной усталостью во взгляде. «Идем, Каллен. Идем со мной,» - прошелестел тихий голос, в котором храмовник не узнал ничего от юной девочки, которую любил. И тогда Каллен сорвался. Он кричал о малефикарах, неизбежной смерти, о своей ненависти - к демонам и к Суране, которая наверняка свела его с ума своей магией, чтобы заполучить душу.
«Тебе нужна моя душа, потому что своей у тебя нет!» - кричал он.
«Идем, - сказала эльфийка отряду. - Он безумен. Нет, Морриган, я не разрешаю его убивать». Черноволосая девушка презрительно закатила глаза.
Через час отрубленная голова Ульдреда, проплясав по ступенькам, скатилась по лестнице и замерла ровно напротив Каллена, заставив его забиться в угол, не помня себя от ужаса.
- В последнее время я полюбила красивые жесты, - говорит Сурана, спускаясь к нему. - Что еще делать, если от меня все равно все их ждут? Только получать удовольствие.
За ее спиной маячил безрогий кунари, чье лицо напоминало глиняную маску.
- Дыхание Создателя, Нерия, я даже не думал, что это можешь быть ты! Не думал, не верил, не знал, не мог... - он схватился за голову, качаясь из стороны в сторону. ¬- Мне кажется, я сошел с ума. Я и сейчас не могу поверить.
Сурана наотмашь ударила его по щеке, и взгляд храмовника стал почти осмысленным.
- Лучше?
- Прости меня. Прости, прости меня... - Каллен умолкает, видя как недовольно кривятся тонкие губы, искусанные до засохшей кровавой корки. - Что я могу для тебя сделать?
- Уже ничего, - качает она головой. - Уже ничего.
И уходит, оставив Каллена под слепым взглядом мертвых глаз на отрубленной голове. Кунари следует за ней тенью.
На следующий день Каллен узнает, что Сурана убила Винн и всех ее учеников. Бьющаяся в истерики Кейли расскажет, через слово поминая Андрасте, что эльфийка оказалась малефикаром, и Винн просто не могла не напасть на того, кто пошел против воли Создателя. Трещавший по швам мир Каллена, потерявшего всех друзей и крупицы остатков разума, рухнул окончательно.

...Как он узнал ее через двадцать пять лет?..
- Как ты узнал меня? - улыбаясь, спрашивает Сурана.
Она нашла его на крепостной стене, залитой томным осенним солнцем. На том месте, где, как вспоминает Каллен, они с Эвелин вдвоем спасались от пристального внимания мира, исступленно целуясь и прячась в объятиях друг друга. Суране сейчас должно быть около сорока пяти, прикидывает Каллен, но ее лицо было совсем юным, лишь лучики морщинок вокруг глаз говорили о возрасте.
- Ты почти не изменилась. Магия крови?
Сурана заливисто смеется, запрокидывая острый подбородок, и Каллен тоже не удерживается от улыбки. Она действительно такая же, как в Круге, даже усталая обреченность ушла из глаз.
- А что если да? - прищуривается она. - Сдашь меня своей страшной сказочке, чьим именем детей пугают?
- Зачем ты приехала? - Она пожимает плечами, с минуту молчит, опустив голову.
- Нужна помощь в некоторых вопросах. Помощь и поддержка. У Ферелдена... - говорит она словно через силу. - У Ферелдена скоро будет новый король.
- Алистер?.. - желудок Каллена предательски сжимается.
- Да. Чувствует Зов.
- А ты? - он сам не заметил, как взял ее за руку и подошел ближе, чем следовало бы. Эльфийка отстранилась, заставив бывшего храмовника покраснеть - совсем как во времена Круга, и правда.
- Не думаю, что услышу его когда-нибудь, - она снова улыбается, но в улыбке этой полно горечи. - Лучше не уточняй.
И Каллен не уточняет. Провожая Сурану, он целует ее в уголок губ, и снова краснеет до корней волос.
Лириум на вкус - как жизнь. Как свет. Как Бог... Как любовь.
Ночью Эвелин вновь смотрит пустыми глазами, как дрочит Каллен Резерфорд, генерал Инквизиции, она все шепчет, шепчет, шепчет забытым языком забытые сказания. «Сердце его, сердце Верховного да будет сковано. Тайна, что он хранит, да пребудет с нами. Только тьма будет править в нашей вечности...»
Когда Каллен кончает со сдавленным стоном, тишину пронзает смех леди Инквизитора, похожий на вороний грай.

- Какая ирония, правда? - замечает склонившаяся над картой Тедаса Тревельян. - Эльфийский бастард эльфийского бастарда на троне Ферелдена...
Каллен замирает. Он знает, что вот уже неделю Сурана проводит вечера вместе с Инквизитором, в ее спальне, но не в силах предположить, за каким занятием. Впрочем, если спросить слуг - о, слуги предположат.
Слугам неведомо, что миледи Инквизитору давно чуждо все, что связано с удовольствием плоти.
- Ты поможешь ей, несмотря на твою ненависть к эльфам?
- Я. Не. Ненавижу. Эльфов. - Она задерживает дыхание, не давая воли гневу. - А у нее есть то, что нужно мне.
- И что же?
- Тишина, Каллен. Тишина...

На небе уже проступили первые вечерние звезды, когда генерал Каллен Резерфорд, уставший от бумажной волокиты, вышел во двор. Пахло сыростью, сухими листьями, конским потом, шалфеем и элем, и совсем немного - ароматным трубочным табаком. Сидя на лавке возле таверны, Сурана, блаженно прикрыв глаза, вдыхала сладковатый дым, не обращая внимания на удивленные взгляды проходящих мимо, и уж тем более на восторженно наблюдавшего за ней Коула.
Покачиваясь с пятки на носок, приоткрыв рот, мальчик-призрак не отводил взгляда от неведомой ранее игрушки в восхитительно хрупких эльфийских пальчиках. Каллен, улыбнувшись, сел рядом с Сураной.
- Даже представить не смог бы тебя с трубкой, - говорит он. - Да и с этими татуировками... откуда они?
- Это валласлин, - ее пальцы машинально касаются лица. - Никогда не поздно обрести веру, дорогой храмовник. Даже твоя Тревельян еще может успеть.
Какое-то время они молчат, слушая веселый смех из таверны, тяжелое дыхание Коула, далекое ржание лошадей и шелест ветра в пожухлой траве, привычные звуки осени в Скайхолд.
- Больно, больно, больно, помилуй боги, как это больно, только бы молчать, не сорваться бы, не простонать, не заскулить, не сломаться, - произносит Коул, не отводя от Сураны немигающий взгляд. Она замирает, острые зубки прикусывают загубник трубки до деревянного хруста.
- Иначе нельзя, - раздается шепот эльфийки.
- Он отвечает, ты слышишь его голос, озарение, радость, восторг, счастье. Теперь он ярче, ближе, однажды он проснется, ты почти видишь, почти знаешь, как это будет... Я не понимаю, почему это тоже больно. Объясни мне.
Но Сурана лишь качает головой.
- Не стоит, Коул. Будет лучше, если ты никогда не поймешь.
Ночью она тихо стонет, запрокинув голову, ногами обнимая Каллена за талию, жарко шепчет ему на ухо: «emma vhenan», и любовник дергается, как от боли - звуки эльфийской речи невольно возвращают мыслями к Тревельян.
Но Каллен уверен - подобной фразы он никогда раньше не слышал.
Когда утомленная Сурана засыпает, генерал возвращается к той, что вот уже пятнадцать лет не нуждается в его возвращении. Эвелин шепчет, шепчет и шепчет чужие, чуждые фразы на мертвом языке, и Каллен думает, что лириум на вкус - как свет. Как жизнь. Как тишина.

- Полагаю, не стоит рассказывать тебе, с кем еще спит твоя эльфийская дырка, Каллен? - говорит утром леди Инквизитор, пристально рассматривая свое отражение.
Белая, застывшая посмертной маской кожа с беспощадными следами глубоких морщин, четко очерченные губы словно созданы для высокомерия, глаза слабо светятся ядовитой зеленью, отражением следа чужой магии на ладони. Когда-то они были серыми, помнит Тревельян. Когда-то ее губы еще могли сложиться в улыбку. Она уже не помнит, почему это было так важно.
Каллен не отвечает, да Эвелин и не просит ответа. Они оба знают: их любовь умерла в тот миг, когда отравленные воды Источника скорби коснулись губ Инквизитора, даруя бесконечное знание, мудрость и силу. Забирая взамен личность.
Их любовь умерла, но Каллен продолжает приносить цветы к ее могиле.

***

Город был черным. Не темным, мрачным и грязным, как обычные города ночью, не покрытым золой и пеплом, как сожженные яростным пламенем Инквизиции поселения еретиков. Город был соткан из самой тьмы.
Тысячи лет, видимый всем, кто умеет смотреть, он стоит и ждет, стоит и ждет, призывно распахнув оскаленную пасть открытых ворот, стоит и ждет тех, кто отважится войти в обитель Господа.
И однажды по выщербленным каменным мостовым раздастся чеканный шаг. Две девушки пройдут через Черный Город, одна будет отбрасывать две тени, вторая же - не иметь и собственной.
«А трон богов и правда пуст, правда ведь, Эвелин?» - спросит одна из них. - «А, не важно, emm'asha, не важно. Отдохни здесь, я же пойду дальше. Наслаждайся своей тишиной».

Где-то в Скайхолд бездыханное тело леди Инквизитора, Эвелин Тревельян, упадет замертво. Глаза ее будут серыми.


*«Caedite eos! Novit enim Dominus qui sunt eius» - ответ легата Арнольда Амальрика на вопрос как отличить своих от еретиков во время Альбигойских войн.